Ещё лет десять после окончания войны мои родители иногда между собой говорили на идиш.
Обычно это происходило тогда, когда обсуждалась проблема, которую отец и мать хотели скрыть от нас с братом, потому что мы знали только русский и немного украинский.
Детское любопытство заставляло нас напрягаться, навострять уши и улавливать в разговоре русские слова, чтобы по ним сложить смысловую мозаику.
Иногда это удавалось. Но не в этот раз.
Мало того, что родители говорили на идише, так они ещё и шептались, что было абсолютно несвойственно для характера моей боевой и шумной мамы.
Заметили мы и непривычную активность в коридоре и во всём дворе.
Наконец, новость стала доступной и детскому любопытству, а потому взволновала и нас своей оглушающей несуразностью.
Оказалось, что Ира Ковалёва, учительница из финского домика в конце двора, выгнала своего мужа-красавца Сергея и привела в дом горбатого мужика.
Новость была непостижима и неподъёмна ни для ума детей, ни для привычного сознания взрослых. Её соседи за деревянной перегородкой, рассказывали что Ирка с новым мужем целыми ночами хихикают и шумят.
Весь двор недоумевал.
Ну что можно делать весёлого ночью с горбатым, да ещё и такого, чтобы мешать спать соседям?
Сама же Ирка Ковалёва расцвела, повеселела и гордо несла свою голову рядом с маленьким горбатым человечком, который неуклюже держал её под руку, когда они ежедневно вынуждены были проходить через любопытно-осуждающие взгляды многочисленных соседей по двору.
Мужчины делали вид, что их это не интересует и продолжали играть в домино, не отвлекаясь на ежедневное зрелище. Дети же, от природы категоричные и злые, всячески досаждали презираемой всеми паре и, как только могли, вредили Иркиному пятилетнему сыну от первого брака. Эта необъявленная война закончилась так же внезапно, как и началась.
Одноногий Ванька на костылях, как это уже не раз бывало, гнался за своей женой по двору с сапожным ножом в зубах, а его жена Анька истошно орала.
Мужики, оставив домино, повернулись в их сторону, но вмешиваться никто не торопился, опасаясь пострадать за чужое пьяное дело.
Увидев идущую по двору Ирку с горбатым мужем, Анька инстинктивно спряталась за них.
Подскочивший Ванька замахнулся ножом и заорал:
– Отойди, убью!
И тут произошло невероятное. Горбатый закричал неожиданно громким голосом:
– Не сметь!
От растерянности Ванька замешкался и тут же получил короткий и сильный удар кулаком в живот. От боли и неожиданности он выпустил костыли, скрючился и свалился, задыхаясь, на землю.
А горбатый спокойно повернулся к жене, и они продолжили свой путь.
Назавтра уже все знали, что горбатого зовут Яков Степанович Смоляков и что он преподаватель истории. Весь двор стал с ним здороваться издалека, называя по имени отчеству, а он всегда доброжелательно и как-то старомодно и неуклюже раскланивался.
Вскоре они уехали из нашего двора, и мои детские важные дела и события вытеснили из памяти и Якова Степановича и его жену.
Прошло лет восемь – десять.
За разные дурацкие и хулиганские подвиги меня исключили из техникума и, чтобы продолжить учёбу, мне понадобился аттестат зрелости. Я направился в ближайшую вечернюю школу, директором которой оказался мой бывший сосед по двору Яков Степанович Смоляков. Встретил он меня тепло и доброжелательно, но предупредил, что ни меня, ни моих дружков, в случае какой-нибудь бузы, не потерпит.
Он посмотрел мне в глаза, и я понял, что проверять его предупреждение не стоит. Я открыл дверь в одиннадцатый класс и увидел на задней парте красавицу, которая показалась мне знакомой. Не раздумывая я уселся рядом с ней и, по обыкновению, начал что-то молоть, рассчитывая на «продолжение банкета», тем более, что она проявила ко мне интерес, потому что, как оказалось, была наслышана обо мне.
В конце уроков я навязался её провожать, чему она откровенно обрадовалась.
Жила она не близко, и пока мы шли, наши отношения стали настолько тёплыми и доверительными, что я без всяких опасений полез к ней целоваться.
Люба (а так её звали) без всякого жеманства позволила поцеловать себя в губы и серьёзно сказала:
– Парень ты, конечно, ничего, но я люблю другого человека.
– Что, так сильно?
– Очень!
– Он что намного лучше меня?
Люба помолчала, посмотрела на меня внимательно и с какой-то обречённой убеждённостью сказала:
– Лучше.
– Чем?
– Он настоящий мужик.
– А я?
– Ты интересный балбес.
Она примирительно чмокнула меня в щёку и зашла в подъезд.
Я посмотрел вслед её волнующим ногам и расстроился ещё больше.
На следующий день она не отходила от меня на всех переменах, снова попросила меня проводить её, а когда узнала, что я иду в общежитие техникума к своей Ласточке, напросилась со мной, и мы втроём направились к её дому.
Так она превратилась в моего друга и часто свободное время проводила в нашей компании. Все знали, что клеить её бесполезно, поэтому никаких проблем не возникало.
