Глава 1.
На пороге нового века, когда 1900-й год только-только начал своё течение в моём календаре и сознании, наша больница, как и прежде, стояла во власти консервативных традиций. Лишь пришедшие из местного медицинского университета стажёры своим лёгким отношением к жизни немного оживили атмосферу нашего старинного медицинского учреждения.
Среди этой группы молодых студентов была одна девушка, которая выделялась среди прочих. Её изящное лицо было похоже на когда-то разбитую вазу и склеенную неуверенной детской рукой. Она носила глубокий шрам, утяжелявший левую сторону её лица.
Девушка, также как и все, была направлена к нам из местного медицинского университета для прохождения практики. И только лишь одним своим появлением она привнесла свой обросший слухами след в обширные стены нашего учреждения.
В то время я уже как два года выпустился из университета и вступил в ряды помощников главного хирурга. Моим наставником был выдающийся доктор Шнитка. Он брался за любую, даже за самую безнадёжную задачу. В свои пятьдесят восемь лет он всё ещё яростно стремился вылечить любой недуг, от которого страдали пациенты, поступившие в наше хирургическое отделение.
Когда я увидел миниатюрную девушку с рубцом на щеке, я начал замечать, что лицо доктора Шнитка также было “украшено” шрамами. Но в отличие от грубого шрама девушки, который был зашит явно непрофессиональной рукой, шрамики доктора были маленькими и аккуратными. Никто не осмеливался спросить, как они ему достались. Да и по правде сказать, эти таинственные белесые метки на лице доктора Шнитка не возбуждали ни в ком особого интереса. На его лице они не казались нелепыми. Эти шрамики скорее гармонировали с его легким инопланетным видом, который создала редкая болезнь, отнявшая волосы с его головы, лица и тела. В его случае, если учесть статус и возраст, эти шрамы скорее придавали доктору особый шарм.
Но, в отличие от лица уважаемого Шнитка, лицо девушки вызывало сожаление. На её мягких, нежных чертах шрам смотрелся особенно нелепо. У врачей нашей больницы, да что там у врачей, даже у пациентов, невольно возникал вопрос: “Кто же это такой “специалист”, который так страшно зашил рану на лице такой милой и хрупкой девушки?” При этом никто из них не осмеливался спросить у неё, кто подарил такую кожную борозду. Только лишь хирурги, отдыхавшие в своих каморках, иногда шептались между собой о возможности исправить небрежно сшитые рытвины.
Прошло два месяца, и практиканты привыкли к местной рутине. Интерес к инопланетной внешности моего начальника профессора Шнитка и к шраму девушки постепенно стих.
Пришло время распределения, и нам, молодым специалистам, в рандомном порядке приставили практикантов с университета. Мне досталась та самая милая девушка с нескладным шрамом на лице. Её имя было удивительно красивым – Каролина.
Глава 2.
После нескольких совместных операций я стал тянуться к Каролине. Дружба с ней была лёгкой и непринуждённой, как жизненно необходимый воздух. Все, в том числе и я, совсем перестали обращать внимание на шрам Каролины. Она носила его с такой естественностью, словно он был неотъемлемой частью её лица, как нос или уши. Только лишь дружба с ней позволяла мне замечать её редкое микродвижение, которым она порой пыталась прикрыть свою “отметину”.
За полгода никто так и не решился спросить у Каролины, кто оставил этот след на её лице. Я, как и все остальные, не проронил ни слова на эту щепетильную тему. Даже профессор Шнитка, человек прямолинейный и не имевший предрассудков, сохранял вежливость и не пересекал эту тонкую линию. То ли он не хотел обижать хрупкую девушку, то ли не видел смысла спрашивать подробности у неё, так как не знал, какое решение предложить взамен на её искренность.
Я каждый вечер, измотанный операциями, словно обезвоженное мясо, падал на кровать. И в каждый такой день перед сном у меня возникала картинка, как Каролина своим еле заметным движением руки старалась скрыть свой шрам.
В одну из таких ночей ко мне явился кошмар, где Каролина, обычно не поддававшаяся слабости, плачет и при этом рассматривает свою отметину в зеркале. Проснувшись в холодном поту, я попытался снова заснуть. Но моё уставшее тело, терзаемое мыслями о Каролине, постоянно ворочалось. Мысли в голове обматывали меня ещё больше. Я понял, что этой ночью мне уже не уснуть. Тогда я встал, накинул халат и вышел на улицу.
Моя одноместная комната в общежитие осталась позади, а я одиноко пошагал по улочкам нашего больничного городка. Вдруг вдалеке, среди темноты я увидел оранжевый огонёк. По запаху я понял, что это кончик крепкой сигары. Я подошёл поближе и увидел не отличавшегося красотой профессора Шнитка.
– Здравствуйте, профессор, – я вяло поприветствовал своего начальника, пытаясь разогнать оставшиеся от кошмара мысли.
– Привет, Оливер. Чего не спишь в столь поздний час?
– Да, там. Кошмар приснился, – ответил я, замечая, как слова неторопливо выходили из меня.
– Тебя впечатлила сегодняшняя операция? Когда привезли одинокого мужчину, у которого сгнило половина кожного покрова на спине, – предположил профессор и начал вслух рассуждать: – Да, такое бывает, когда запускаешь сахарный диабет и не следишь за гигиеной. А знаешь, как он обнаружил, что потерял кожу на спине? Ему коллеги сказали, что он в последнее время как-то странно пахнет, – ухмыляясь, медленно рассказывал доктор Шнитка.
