Странствующая труппа

Актер Котомцев, рослый брюнет с гладко бритым лицом, вошел в номер провинциальной гостиницы и, сердито швырнув свою складную порыжелую шляпу на диван, стал снимать с себя пальто.

– Чего ты швыряешь-то? – огрызнулась на него жена, худая, молодая еще женщина, разглаживавшая на столе маленьким утюгом шелковую юбку.

– А с того, что, кажется, мы в такое место заехали, что хуже Алеутских островов, – отвечал Котомцев, очутившийся в черной фрачной паре. – Это даже и не город, а посад.

– У головы был?

– Был и у головы, был и у полицейского надзирателя или пристава, что ли, – это две единственные власти, управляющие посадом.

– Ну и что же?

– Голова – серый мужик, хоть и одет в крахмальную сорочку со стоячим воротничком, полицейский надзиратель – истукан какой-то.

– Ну и что же они тебе сказали?

– Голова, спасибо ему, поставил графин водки, выставил кусок икры, селедку, сыру и мятные пряники к чаю, а надзиратель или пристав и того не сделал, а только спросил: «Паспорты-то у вас в порядке ли?»

– Насчет театра-то что? Насчет театральной залы? – допытывалась жена.

– Да нет здесь, оказывается, никакого театра, и никакой театральной залы нет.

– Зачем же мы сюда заехали?

– Да Суслов наврал, что в семьдесят девятом году он будто бы здесь концертами с живыми картинами хорошие сборы брал. Но говорят, что здесь вообще лет восемь уже никаких представлений не было. Восемь лет тому назад, говорят, приезжал какой-то цирк, но давал свои представления в парусинной палатке, разбитой на площади.

– Так где же мы-то будем давать спектакли?

Котомцев только развел руками.

– Все-таки ведь клуб есть и, наверное, при нем зала? – допытывалась жена.

– Здесь, матушка, такое место, что и слово-то «клуб» не всякий выговорит. Какой тут клуб. Ничего нет.

– Ну, ратуша… В ратуше и должно быть зало.

– Есть. Но голова говорит: «Как бы Бог на нас не прогневался, если мы его под театр пустим». Вот какие понятия! Впрочем, полицейский надзиратель обещался его уговорить. А и уговорит, так как мы будем играть? Нет ни занавеса, ни декораций.

– Как же ты так опрометчиво привез нас сюда?

– Суслов… Ему поверил. Теперь ежели уезжать отсюда в Быстринск – с чем мы поедем? У меня денег всего только рубль тридцать копеек, и заложить нечего.

– Так что же мы будем делать?

– И ума не приложу. Попробовать разве дать музыкально-литературный вечер в ратуше, если надзиратель выхлопочет нам зало?

– Послушай… Есть же здесь какие-нибудь актеры-любители… Ты бы к ним обратился. Ведь где же-нибудь они дают свои спектакли. Не может быть, чтоб город был без любителей.

– Понимаешь ты, что это не город.

– И все равно, актеры-любители должны быть. Ты не спрашивал про любителей?

– Да я, матушка, так обескуражен, что…

– А водку у головы, однако, и обескураженный пил.

– Ну, попреки… Только этого недоставало.

Вошел Суслов – худенький, корявенький, лет сорока мужчина в замасленном пиджаке и отрепанных серых брюках. Он держал что-то в кулаке, потряхивал им и говорил:

– Вороне где-то Бог послал кусочек сыру. Два с четвертью сейчас с одного купца в трактире на биллиарде выиграл.

– Ты что ж мне наврал, что здесь какие-то сборы брал! – крикнул ему Котомцев. – Здесь нет ни театра, ни театральной залы, ни декораций…

– Вздор! Есть, есть. Все есть. Мы в мыловаренном заводе тогда играли. Там и декорации были, и занавес, – отвечал Суслов. – Нет, ты вообрази, комику Бог два рубля с четвертаком послал. Ежели так каждый день пойдет дело, то и умирать не надо.

– В мыловаренном заводе?

– Да, в мыловаренном заводе. Там когда-то был мыловаренный завод.

– А где этот мыловаренный завод?

– А это за городом будет. Недалеко, но все-таки версты полторы… Там и декорации, там и… Занавес мы, впрочем, тогда из мебельного ситцу делали.

– Хватайся, Анатолий, скорей хоть за мыловаренный завод, – сказала Котомцеву жена. – Съезди. Посмотри…

– Да ведь этот мыловаренный завод был в семьдесят девятом году, а существует ли он теперь? Может быть, давно уж развалился или сгорел, – сказал Котомцев.

– Существует, существует. В нем еще на Пасхе любители играли, – отвечал Суслов.

– Вот видишь, и любители есть! – подхватила жена Котомцева. – Суслов-то лучше тебя. Он все узнал.

– Да как же не узнать-то! Я сейчас с одним любителем в трактире водку пил. Здешний нотариус. Он даже просил меня, не будет ли ему какой-нибудь рольки, ежели мы спектакли ставить начнем.

– Видишь, видишь. А ты говоришь, что нет любителей. Чем бы вот у головы водку пить, ты бы лучше в трактире ознакомился со здешними жителями, – заговорила жена Котомцева.

– Ах ты, господи! – воздел руки кверху Котомцев. – Да не с тобой ли мы вместе решили, что надо прежде всего к голове идти с визитом!

– Тут, оказывается, и любительница есть. Самая ярая любительница. Жена лесничего, – рассказывал Суслов. – Она-то на Пасхе и устраивала спектакль. Поет даже… С голосом… Отличный рояль у ней есть, фисгармоника есть. Муж ее, лесничий, – скрипач. Это мне все рассказывали нотариус и тот купец, у которого я два с четвертью на биллиарде выиграл.