Глава 1
Последняя нота финальной арии замерла где-то под потолком, чтобы осыпаться оттуда шквалом аплодисментов. Они росли, поднимались, подобно тому, как набирает силу морская волна, прежде чем разбиться о береговые скалы. Стоящая на сцене молодая женщина купалась в них, наслаждалась ими, умирала и возрождалась.
Она была невероятно талантлива, и столичная публика буквально носила новую знаменитость на руках. Поклонники засыпали её цветами и подарками. Приглашения на рауты, маскарады и просто вечеринки поступали десятками так же, как и предложения разной степени пристойности. Она находилась в центре внимания и, казалось, была по-настоящему счастлива.
Занавес дрогнул и медленно стал закрываться, пряча от взглядов певицу, которая, как только тёмно-красное полотнище заслонило от неё зал, устало опустила руки и почти рухнула в предусмотрительно подставленное кресло.
– Это предпоследнее выступление, – мягкий голос нарушил тишину, окутавшую сцену, – теперь через два дня закрытие сезона, и ты наконец-то сможешь отдохнуть.
За спинкой кресла, в котором сгорбилась недавно сияющая от счастья и успеха молодая женщина, появилась высокая широкоплечая фигура, но в полумраке невозможно было определить возраст подошедшего.
– Я так устала, Феликс, если бы ты только знал! – она тяжело вздохнула и негромко застонала от удовольствия, когда ладони мужчины легли ей на плечи и стали умело разминать уставшие мышцы.
– Я знаю, моя дорогая, я всё знаю, – его руки сильно, но мягко массировали плечи, шею, нажимали на определённые точки, чтобы снять напряжение, дать крови возможность бежать ровно и спокойно. – Но ты не принадлежишь себе, Клео, ты – сокровище, которое желает заполучить каждый театр. Твой дар призван нести слушателям наслаждение, которое больше никто им не подарит. Ты ведь понимаешь это, верно?
– Да, – не открывая глаз, прошептала женщина.
Ладони мужчины скользнули чуть ниже, тонкие сильные пальцы знали, как и куда нажать, чтобы закаменевшие от напряжения мышцы расслабились. Некоторое время на теперь уже скрытой от посторонних глаз сцене царила тишина, нарушаемая только негромкими женскими стонами: если подслушать из-за угла, то можно было бы подумать, что здесь уединились страстные любовники.
Впрочем, мужчина мог бы им стать, если бы только намекнул о своём желании: Клео давно и безнадёжно была влюблена в своего импресарио. Но он либо не замечал этого, либо его сердце было отдано другой женщине – этого певица, благосклонности которой, говорят, добивался сам канцлер, не знала.
Когда-то, пять лет назад, Феликс подобрал её в третьесортном портовом кабаке, насквозь пропахшем дешёвым пивом, потными телами и прелой соломой, которой был усыпан грязный пол. Девушка, которую тогда звали просто Мэри, трудилась там подавальщицей и честно зарабатывала свою копеечку, хотя и комплекцией, и характером значительно уступала двум другим девицам. Но чаевые Мэри получала не за расторопность и не за «дополнительные услуги», от выполнения которых никогда не отказывались ни Салли, ни Колетта. Худенькая подавальщица иногда, когда позволял хозяин, выходила на середину заплёванного зала и пела незамысловатые полуприличные песенки или слезливые баллады.
Посетители слушали, порой пытались подпевать и швыряли под ноги девушки мелкие медные монетки. Мэри благодарила, с помощью мальчишки-конюха подбирала их, прекрасно понимая, что две-три медяшки наверняка прилипали к его ладошкам. Но девушке было совершенно не жаль этих денег, так как пела она не только, точнее, не столько ради них, сколько потому, что не петь не могла. Казалось, что голос живёт самостоятельной жизнью, растёт, ему становится тесно, он рвётся на свободу, выплёскивается через край.
Если не получалось выступить в кабаке, Мэри шла на пирс и там, раскинув руки, пела морю, которое хоть и не кидало монеток, но слушателем было более благодарным, чем пьяные грузчики и уставшие от тоскливых береговых будней матросы. Оно подхватывало её голос и несло вдаль от берега, перебрасывало с волны на волну, старалось закинуть на низко плывущие облака.
Именно там и услышал её впервые мэтр Феликс Берелли, известный в столице и за её пределами «ловец талантов». Что привело его тем ненастным вечером в не слишком благополучную портовую часть города, так и осталось для Мэри тайной: сам он не рассказывал, а она сначала не решалась задавать подобные вопросы, а потом это стало уже совершенно неважным.
Услышав летящий над морской гладью голос, мэтр Берелли сначала не поверил своим ушам, настолько неуместным казалось это восхитительное чистейшее сопрано среди гнилых водорослей и мокрых старых досок. Но голос звучал, становясь то тише, то громче, в зависимости от того, куда шёл Феликс, а он пытался найти источник этих волшебных звуков и до дрожи в руках боялся, что неизвестная певица замолчит, и он никогда не сможет её найти в этих трущобах.
Но судьба смилостивилась над ним, и, завернув за очередной лодочный сарай, он увидел на пирсе худенькую фигурку. Широко раскинув руки, девушка пела старую балладу, в которой рыцарь вернулся из похода и узнал, что невеста стала женой его брата. Не слишком обращая внимание на не очень складные слова, Феликс вслушивался в голос и понимал: это настоящее сокровище.
